Благотворительный Фонд "Дорога в  мирную жизнь"  длительное  время плодотворно  сотрудничает с Воронежским  волонтерским  объединением "Сила добрых   сердец"  -  руководитель Кирилл Рюмшин.  Предлагаем познакомиться с нашим  партнером поближе.   

  Кирилл Рюмшин:  Я, как все, сидел дома, смотрел телевизор. В мае увидел сюжет о том, что беженцы из Украины приехали в Воронеж и обратились за помощью в Богоявленском храме. Я подумал: «Дай-ка я поеду, спрошу, может, им что надо. Я ни разу не видел, чтобы ребёнок при виде супа плакал... 

Организатор волонтёрской помощи беженцам из Украины рассказал, почему он решил кардинально изменить свою жизнь.  Кирилл Рюмшин один из первых людей в Воронеже, кто стал оказывать помощь беженцам из Украины, когда официальные власти не хотели признавать их присутствие. Кирилл развернул бурную деятельность, и, по сути, возглавил волонтёрское движение помощи беженцам.

Я, как все, сидел дома, смотрел телевизор. В мае увидел сюжет о том, что беженцы из Украины приехали в Воронеж и обратились за помощью в Богоявленском храме. Я подумал: «Дай-ка я поеду, спрошу, может, им что надо».

 

Ну, а сколько можно было смотреть на всё это со стороны? Сегодня — они, завтра — мы... Меня родители так воспитали, что 9 мая — это праздник, что людей убивать нехорошо. Сам я туда поехать не могу — вояка из меня никакой. Хотя однажды порыв такой был.

 

Я приехал в храм, спросил у отца Евгения, где беженцы и чем помочь. Он отвёз меня к ним. Это оказалась семья украинских цыган. Они были первыми, кто обратился за помощью. А потом беженцы появлялись каждый день.

 

 

Я начал искать, кто же им всем помогает. Организации никакой не нашёл. Ни со стороны отдела социальной защиты, ни со стороны МЧС, ни от других официальных органов ничего не нашел. Была только группа в ВКонтакте. На тот момент в ней было 300 человек. Я обратился к создателю группы, он поставил меня админом, мы разместили телефоны желающих помогать и стали делать из группы информационный ресурс.

 

Пошли звонки днём, ночью. Вал пошёл такой, что в день я принимал по 60–70 звонков. Доходило даже до 200 звонков — я телефон от уха не отнимал. Директор на меня посмотрел и сказал: «Ты либо работаешь, либо уходишь». Я сказал шефу, что работа может и подождать. Работу я потерял.

 

Информационную площадку мы сделали, а места, где люди могли бы разместиться и получить первую помощь, не было. Мы поговорили с настоятелем Богоявленского храма отцом Евгением, и он выделил несколько комнат во внутреннем дворике церкви для приёма и раздачи беженцам гуманитарной помощи от населения.

 

Мы работали ежедневно всё лето. Собирали гуманитарку, тут же раздавали, какие-то грузы отправляли на Донбасс — оттуда постоянно шли запросы от ополчения. Ребята там до сих пор раздетые, во многих местах без продуктов. 

 

Волонтёры очень хорошие подобрались. Один весь день бесплатно ездил на своей газели. Другая девочка мониторила сайты бесплатных объявлений, звонила людям, просила отдать вещи подешевле или бесплатно. Народ ведь реально в тапочках приезжал. Но не все, конечно.

 

Беженцев становилось всё больше. Дошло до того, что приходилось выезжать ночами, забирать с границы. Например, был случай, когда мы девочек забирали из Кантемировки. У них с бабушкой денег вообще не было. Они вшестером разместились в комнате общежития — спали на одном диване. Дети стали болеть. Это хрестоматийный случай. В каждой второй семье такое случалось. Мы нашли машину и переправили их сюда.

 

 

Мы не врачи, которые помогают всем. Были те, кто пытался воспользоваться ситуацией. Когда человек приезжает на внедорожнике в пункт раздачи гуманитарной помощи за пачкой гречневой каши и начинает права качать, что ему кушать нечего, а тут в очереди на 30-градусной жаре стоит мать с дитём и ждёт ту же самую гречневую кашу, тут, конечно, определённые выводы делаешь. Такое происходило каждый день.

 

Много не соберёшь. То, что по телевизору показывают — несколько конвоев белых камазов, — капля в море. такой конвой раз в день надо пускать. А если бы это там ещё не разворовывалось, до людей доходило, было бы вообще замечательно.

 

Сейчас сложно собирать гуманитарку — народ отпомогался. Как правило, каждый помогает один раз. К тому же, СМИ создают кривую картинку: говорят о перемирии, восстановлении ЖКХ, о том, что можно возвращаться...

 

Я до определённого момента с журналистами вообще не разговаривал. Когда я говорил прессе, что у нас полным-полно беженцев, деть их некуда, они буквально бомжуют, мне отвечали: «У нас нельзя об этом писать, у нас цензура».

 

Мы кричали, пытались с соцзащитой, с МЧС разговаривать, до губернатора вообще не достучаться... Но наши власти до последнего не хотели признавать проблему присутствия здесь беженцев, включали «заднюю».

 

Я когда в соцзащите сказал: «А вы знаете, что у нас каждый день приходят автобусы из Харькова, Донецка и Луганска? По 150 человек каждый день только на автовокзале», мне ответили: «Да, мы знаем, у нас 5 тысяч обращений по разным инстанциям, но сделать мы ничего не можем». Реально в городе было порядка 5–7 тысяч беженцев, в области — 60–70 тысяч, а официально — 1,5 тысячи тех, кого заселили в лагеря. Они беженцы, а все остальные — крутитесь, как хотите. Вот мы-то с этими людьми и работаем.

 

Я устал отвечать на звонки типа: «В “Маяке” беженцы остались?».«Подождите, — говорю я. — Там трёхразовое питание, там бытовая химия, туда приходит ФМС. Если у вас есть возможность, купите тёплых одеял, принесите в Богоявленский храм». Про тех, кто попал в лагерь, написали в газетах, понавезли пятьсот вагонов гуманитарной помощи. Но тех, кому действительно надо помочь, ещё очень и очень много.

 

 

Потом, когда признали, думаете, что-то изменилось? Знаете, как была организована «горячая линия»? Звонившим давали мой номер телефона, мол, обращайтесь к волонтёрам. Я сам видел фотографию буклета для беженцев со своим номером.

 

Многие мои друзья из Питера говорили: «Это не твоя война, зачем ты лезешь? Ты вообще здоровый?». Я им отвечал: «У вас в трёхстах километрах детей в землю не закатывают, поэтому вы можете себе позволить так говорить». Пока беда не придёт и не постучит в твою дверь, ты думаешь, что это не здесь, не с тобой. Меня ситуация задела до глубины души.

 

Жена поняла. Она меня во всем вопросах поддерживает. Когда было очень сложно, она с маленьким рёбёнком даже уезжала на два месяца к тестю, чтобы не мешать. 

 

Мы всё делаем за свои деньги. Мы создали благотворительную организацию — так легче помогать. Спонсоры дают деньги, но их недостаточно. Света, например, наш волонтёр, уже продала Рено Логан, чтобы были деньги на благотворительность.

 

Мне часто задают вопрос: «Зачем вы продаёте машины, бросаете работу, тратите всё своё свободное время, чтобы помочь людям, которых вы вообще не знаете?». Мы когда девчонок забирали из Кантемировки, остановились ночью покушать. Они ничего не просили — стеснялись. Мы заказали для них полные обеды: первое, второе. Я ни разу не видел, чтобы ребёнок при виде супа плакал. У вас ещё есть вопросы?

 

Текст опубликован в рамках гранта Гильдии аналитических журналистов
«Мы разные, но мы вместе».

Фото автора и из архива Кирилла Рюмшина